Рассказывает участник войны Василий Андреевич Ядрихинский:
«Зима 1942 года. После офицерских курсов прибыл на фронт командиром взвода разведки. Мои подчиненные — люди бывалые. У некоторых на груди боевые ордена и медали. Мы готовились к выполнению задания: нужно захватить языка. Для всего подразделения это была обычная будничная работа. А я очень волновался. Стараясь казаться спокойным, приглядывался к солдатам.
Вот сидит опытный разведчик Макаров, обматывает бинтом автомат, чтобы не выделялся на снегу. Лицо спокойное, напевает что-то тихо. Рядом с ним самый молодой в группе красноармеец Саша Пролетов, тоже меняет испачканный бинт:
— Скажи, Иван Семенович, ты жирафа ел?
— Что я одурел что ли?
— А я ел.
— Как же ты в Африку попал?
— Зачем в Африку? Когда Смоленск оставляли, там зверинец разбежался. Вот мы с одним дружком и попробовали. Хотели еще бегемотом полакомиться.
— Уж молчал бы, — неодобрительно говорит Иван Семенович.
— А что?
— Под суд тебя за такие дела, вот что. Редких животных истреблял…
— Эх, какой быстрый! — с хитринкой юлит Саша. — А ты бы не истреблял?
— Я — нет.
— Вот тебя-то и надо под суд. Тогда приказ был: уничтожать все, чтобы немцам не досталось. У жирафа шею видел? Он ни в какой вагон не помещается и на платформу нельзя, за все семафоры цепляться будет. Его и не эвакуировали поэтому…
Вот так балагурят между собой, а через несколько часов пойдут прямо в немецкое логово. Может случиться, кого-нибудь принесут обратно на плащ-палатке.
С наступлением темноты восемь человек вышли на передовую. Старший – я, наблюдал из бинокля за объектом, небольшой высоткой с пулеметом на макушке. Если разрезать проволоку против склона, можно забраться в немецкую траншею и по ней подойти к пулеметчику с фланга. Таков план наших действий.
Наконец стало совсем темно. Я первым выскочил из окопа. Когда отошли от своих траншей, со мной поравнялся Макаров. «Негоже командиру ходить за дозорного, — и добавил: — Ну-ка, жирафный охотник, давай в дозор с Пантелеевым». Саша и Пантелеев беспрекословно пошли вперед. С этого момента я чувствовал: хоть я и старший, все слушают, что скажет Макаров. Он — опытный разведчик. Разведчики, которые не раз ходили на задание вместе, понимают друг друга без слов. У них «один мигнет, другой смекнет». Я был новичок, да, и свист пуль над головой поубавил прыти.
До середины нейтральной зоны продвигались ползком. Приблизились к траншеям немцев и увидели впереди кустарник, примыкавший к проволоке врага. Я показал Макарову рукой в этом направлении, но тот отрицательно покачал головой. Меня это задело. Я еще раз махнул в сторону кустов. Тогда Макаров едва слышно, одним дыханием прошептал на ухо: «Хрустеть будет». Затем кистью руки вильнул перед моими глазами, изображая рыбу, и я понял: нужно, обтекая кустарник, ползти вдоль опушки. Он нас скроет.
Проволоку резали двое: один — лежа на спине, перекусывал ее бесшумными ножницами, второй — держал концы, чтобы не издавать никакого шума и разводил их в стороны. Спустились в траншею шестеро. Двое остались охранять и расширять проход на случай, если придется быстро отходить. Траншеи оказались извилистые. В изгибе, куда мы спустились — никого. И вдруг из-за поворота вышли два немца, направились к нам и о чем-то спросили. И они, и мы были в белых маскировочных костюмах. Очевидно, нас
приняли за своих. Внезапно короткая очередь треснула у меня над ухом. В первый миг я даже не понял, кто стрелял. Очнулся, когда увидел: ближний ко мне немец повалился на спину, а второй бросился бежать.
Стрелял, как выяснилось потом, Пантелеев, у парня не выдержали нервы. Я перепрыгнул через убитого и кинулся за убегавшим, настиг его и попытался свалить. Но сильный удар отбросил меня назад. Немец побежал дальше и, опомнившись, закричал. Все наши усилия мы направляли к тому, чтобы действовать тихо. И вдруг этот отчаянный крик о помощи! Он был для нас так страшен, что я, забыв обо всем, в два прыжка настиг немца и всадил ему нож в шею. Ко мне подбежали разведчики. И тут мы услышали глухие выстрелы. Я выглянул за поворот и все понял. Там виднелась лесенка и дверь блиндажа. Немцы палили из автоматов через закрытую дверь. Они, видно, услышали крик, возню в траншее и пытались огнем расчистить себе выход. Макаров бросил под дверь гранату. Из-под дверного проема выходил дымок. Нужно лезть в блиндаж и тащить оттуда «языка». Но там могут быть уцелевшие автоматчики. Что делать?
Решение возникло мгновенно. Бросаю в блиндаж новую гранату, но не выдергиваю из нее кольца. Вслед за гранатой вбегаю внутрь и отскакиваю в сторону от двери, чтобы не вырисовываться на светлом фоне. Расчет прост: если кто-либо уцелел, он при падении гранаты обязательно ляжет и инстинктивно укроет в первую очередь голову. О том, что граната не разорвется, знаю только я. Этого момента мне хватило, чтобы проскочить в блиндаж незаметно.
В блиндаже черно. Пахло гарью, слышалось тяжелое дыхание немцев. Осторожно сделал первый шаг и наткнулся на лежащего фрица. Отпрянул, потом присел и осторожно стал его ощупывать. Тот не подавал признаков жизни. Я лег и пополз по полу. Нащупал в темноте еще четверых, все ранены или оглушены. Впереди слышу громкое дыхание, будто после бега. Подбираюсь к этому немцу очень осторожно. Он, видно, не подозревал, что в блиндаже русский разведчик.
Я достал карманный фонарик и внезапно направил свет в глаза немца, ослепив его. Обвел лучом блиндаж. Остальные лежали неподвижно. Сидевший на земле фриц попятился и забился в самый угол. Я взял его за воротник, поднял и встряхнул, чтоб тверже стоял. В блиндаж влетел Макаров: «Ну как?». «Есть», — ответил я и подтолкнул пленного к двери.
Немец не сводил с меня расширенных от ужаса глаз. Мой белый костюм стал красным, пока я ползал по лужам крови в блиндаже. В руках — автомат, в зубах — нож: искать по одеждой ножны недосуг, оружие должно быть наготове.
Пленного привели в штаб. Я сдал вместе с ним захваченные документы и вернулся в наш блиндаж. Так прошло мое «боевое крещение» на участке разведки…»