НПО «Тайфун» является лидирующей организацией в Росгидромете по созданию и ведению системы радиационного контроля и радиационного мониторинга в стране. Таковым он был и 30 лет назад, в 1986 году, поэтому его роль была определяющей в деятельности гидрометслужбы в связи с аварией на Чернобыльской АЭС. Об этом – наш разговор с генеральным директором НПО «Тайфун» Вячеславом Шершаковым.
— Вячеслав Михайлович, такая специализация НПО «Тайфун» складывалась исторически?
— Да, с самого начала наша организация создавалась как экспериментальная площадка Института прикладной геофизики для исследований, связанных с распространением радиоактивных загрязняющих веществ. Именно так рассматривал развитие этой площадки в Обнинске академик Евгений Федоров. В то время активно велись испытания ядерного оружия — сначала в атмосфере, потом наземные взрывы стали вносить свою лепту в загрязнение атмосферы. И перед гидрометслужбой стояла задача наблюдения за так называемым глобальным выпадением. А высотная метеомачта – это мощный инструмент для наблюдений за атмосферными процессами, особенно в приземном слое, где как раз и происходят все события, связанные с распространением загрязнения.
Это сейчас «вышка» находится в центре города, а тогда здесь были поля, среди которых размещался испытательный полигон, где проводились эксперименты, в том числе, так называемые трассерные — с балкона пускали дымы и оценивали атмосферный перенос частиц дыма. Затем проводили расчеты, сверяли с измерениями, то есть, нарабатывали те самые данные, которые в дальнейшем можно было бы использовать при аварийной ситуации.
— То есть, наша «вышка» во время Чернобыльской аварии выполняла свои прямые обязанности…
— Вообще говоря, ее предназначение было чисто исследовательское, хотя, наверное, и с практическим уклоном, если учитывать то, что она была построена рядом с промышленным объектом – Первой АЭС. И на метеомачту, в том числе, возлагались функции наблюдения за метеообстановкой в районе АЭС. Поэтому ее и возвели в северо-восточном направлении от ФЭИ — на пути к столице, предполагая, что в случае аварийной ситуации на этом объекте данные с «вышки» позволят оценить процессы распространения загрязнения, которое может возникнуть.
Обнинский филиал ИПГ позже стал самостоятельным Институтом экспериментальной метеорологии (ИЭМ). Он, а затем и НПО «Тайфун», осуществлял руководство всей сетью наблюдений по стране. Таким образом, и раньше, и сейчас сюда поступают все данные метеонаблюдений в реальном масштабе времени, и здесь они обрабатываются. В 1986 году первые данные об изменении радиационной обстановки были получены именно на наших метеостанциях.
— Какая из них первой обнаружила превышение уровня радиации 26 апреля 1986 года?
— Первой просигнализировала о серьезном повышении уровня мощности дозы станция в самом Чернобыле, что, напомню, все же в некотором отдалении от АЭС. Эта информация поступила в Госкомгидромет (ныне – Росгидромет), и сразу же был дан сигнал о том, чтобы перевести работу всей метеорологической сети в режим чрезвычайной ситуации в связи с аварией на Чернобыле. В первые же дни наши сотрудники включились в работу. Уже 30 апреля группа наших специалистов выехала в зону аварии для проведения необходимых наблюдений, обследований, представления данных об общем состоянии загрязнения окружающей среды. В дальнейшем из специалистов ИЭМ было сформировано две команды. Одна команда занималась вопросами мониторинга, то есть, обследования территорий, непосредственно примыкающих к ЧАЭС, на предмет радиоактивного загрязнения. Ее задачей была организация работ, связанных с проведением обследования территорий, отбора проб, предоставления данных, которые затем служили основой для принятия решений, в том числе, по отселению. Команду по мониторингу возглавлял Сергей Мстиславович Вакуловский.
Вторая группа, достаточно мощная, объединяла специалистов, которые занимались вопросами моделирования распространения загрязнения, разработки программ. Они вели расчеты, давали прогнозы. Группу возглавлял Валерий Андреевич Борзилов, к сожалению, ушедший из жизни. Эти две группы работали в контакте, потому что для того, чтобы проверять правильность расчетов, нужно было иметь все необходимые данные измерений — на их основе и проверяли расчеты.
Затем работа продолжилась в рамках созданного Киевского отделения Института экспериментальной метеорологии. Наши специалисты работали в вахтовом режиме – приезжали, проводили измерения с помощью установленного оборудования и в Чернобыле, и непосредственно в Припяти.
— Приезжали из Обнинска?
— Нет, жили в Киеве, в гостинице «Москва». Монументальное здание начала 50-х годов в стиле сталинского ампира находилось в центре Киева, на площади, которая сегодня известна как «Майдан незалежности», а сама гостиница теперь носит название «Украина». Так вот весь этаж гостиницы был выделен для сотрудников, приезжавших в экспедиции – в ней они переодевались и отправлялись в зону. Работы было много. Причем, работали не только в 30-километровой зоне, на Украине, но и в Белоруссии. Отбирали пробы, привозили сюда, в Обнинск, анализировали…. 
— А моделирование и расчеты велись здесь, в Обнинске?
— Да, вести их начали сразу после 26 апреля, когда разрушенный реактор еще был активен и шли выбросы. Ситуация усугублялась тем, что в этот период начала мая атмосферный перенос осуществлялся как раз на север — северо-восток от станции, то есть, в сторону Москвы. Именно тогда сформировались калужское «пятно», тульское…. Но, как известно, вскоре у южной части Калужской области радиоактивное «облако» развернулось и пошло на восток, в сторону от Москвы. Тем не менее, ситуация была напряженной, расчеты здесь, в Обнинске, велись круглосуточно, и вся информация передавалась в Госкомгидромет, а дальше шла в штаб руководства работами по ликвидации последствий Чернобыльской аварии, где она использовалась дальше для принятия каких-либо решений.
— Секретность была?
— Да, конечно. Закрытыми были все данные, полученные в результате измерений и расчетов, карты радиоактивного загрязнения. Их передавали в центральный штаб, а тот уже принимал решение. В результате что-то сообщалось широкому кругу населения, а что-то держалось в секрете. И это понятно, поскольку при таких масштабных авариях избыточная информация может привести к панике с очень неприятными последствиями. Мы в этом несколько раз убеждались уже после Чернобыльской аварии, особенно в тот период, когда на волне так называемой «демократии» люди не очень задумывались о том, насколько пагубными для населения могут быть последствия такой «открытости». Как вы, наверное, помните, во время инцидента на Балаковской АЭС, где, кстати, не было превышения радиационного фона, из-за паники около десятка человек отравились йодом. Люди принимали внутрь йод, предназначенный для наружного применения, и в результате получили ожоги гортани. Ситуация повторилась в 2011 году на Дальнем Востоке после аварии на Фукусиме. Люди запаниковали, начали уезжать из региона, хотя превышения фона не было.
— Сегодня Чернобыль в другом государстве и, казалось бы, можно забыть о катастрофе 30-летней давности…
— Но наше государство выполняет свои обязательства перед населением, пострадавшим в результате аварии на Чернобыльской АЭС. Вы знаете, что существует закон о компенсациях живущим на территориях, подвергшихся радиоактивному загрязнению вследствие катастрофы на Чернобыльской АЭС. В соответствии с показателями плотности загрязнения эти территории подразделяются на следующие зоны: зона отчуждения; зона отселения; зона проживания с правом на отселение; зона проживания с льготным социально-экономическим статусом. Решения об определении зон загрязнения принимались на основании информации, подготовленной НПО «Тайфун». И мы до сих пор ведем банк данных, куда собираем информацию, связанную с загрязнением территорий в результате Чернобыльской аварии, в первую очередь, населенных пунктов, по каждому из которых мы выдаем информацию о плотности загрязнения почв радиоактивным цезием. Именно цезий-137 служит основой для градации уровней загрязнения.
— И какая динамика?
— Физика есть физика — радиоактивные продукты распадаются. Цезий-137 за 30 лет распался наполовину. Но когда речь идет о компенсациях жителям загрязненных территорий, имеется в виду степень его влияния на здоровье. А воздействие радионуклидов на организм зависит от того, где и в каком виде они находятся. Понятно, что в первое время после аварии велико было внешнее воздействие – вместе с пылью, поднятой ветром, человек вдыхал и заглатывал радионуклиды, потреблял их вместе с сельхозпродукцией, выросшей на загрязненных почвах. Но за 30 лет радиоизотопы ушли в землю на глубину 30-40 см. Естественно, облучение сквозь такой слой совсем иное, пропала и ингаляционная составляющая. То есть, воздействие радиации на организм резко изменилось. И хотя формально плотность загрязнения почв цезием сохраняется высокой, но на деле влияние радиации на человека вышло на уровень фона. Но тогда следует пересмотреть статус зон, как это сделали наши соседи – Украина и Белоруссия, отменившие в связи с этим льготы. Хотя уровни загрязнений у них изначально были выше и площадь загрязненных территорий гораздо больше. У нас же государство продолжает выплачивать компенсации, и, похоже, Чернобыль стал уже не научной, не исследовательской темой, а чисто политической.
— А поначалу Чернобыль несколько цинично рассматривали как большую экспериментальную площадку…
— Чаще всего так и случается: последствия того или иного события – природного катаклизма или техногенной аварии, с одной стороны, заставляют нас принимать решения, связанные с оценкой последствий для защиты населения и окружающей среды. А с другой стороны, они служат источником новых знаний о развитии процессов, способствуют получению дополнительной информации, на основе которой мы потом все эти инструменты используем при ликвидации последствий. Впоследствии эти инструменты дорабатываются, совершенствуются и используются в дальнейшем. Так что Чернобыль – это катастрофа, событие, которое потрясло и мир, и страну. А с другой стороны, да, Чернобыль — это та экспериментальная площадка, на которой мы получали знания, чтобы использовать их в дальнейшем для решения различных задач. В частности, эти знания пригодились при последующей аварии на Сибирском химкомбинате. И в целом все наработки, которые были сделаны в связи с аварией на Чернобыльской АЭС, используются нами в текущей работе.
Беседовала Елена Колотилина