В этом убежден Валерий Левченко, генеральный директор частной компании «Моделирующие Системы», уже третий десяток лет работающей для госкорпорации Росатом.
Левченко. Дата основания нашей компании — 2 октября 1991 года. «Моделирующие Системы» — это чисто частное предприятие, однако мы всю жизнь проработали для Росатома, а, следовательно, для атомной энергетики. И поскольку нашими заказчиками являются предприятия этой госкорпорации, то и мы подвержены всем проблемам госсектора, а частных заказчиков нет и не предвидится в обозримом будущем.
Корр. Чем в первую очередь занимается ваша компания?
Левченко. Мейнстрим нашей деятельности — разработка тренажеров для АЭС, то есть это полная математическая модель энергоблока, ориентированная на поддержание квалификации оперативного персонала. То есть отработка навыков управления энергоблоком на тренажере — это последующее обучение персонала, а не первоначальное. Между тем, мы поставляем тренажеры и в ИАТЭ НИЯУ МИФИ, в Дальневосточный университет, Томский университет и другие – то есть, в вузы, готовящие по атомным специальностям, причем не только в вузы России.
Корр. А на зарубежные АЭС были поставки тренажеров?
Левченко. Из ныне работающих энергоблоков – в Китай, ранее в страны Восточной Европы: ГДР, Болгарию, Венгрию, Чехословакию.
Корр. Росатом – это ваш магистральный заказчик. Но если он вдруг исчезнет с лица земли, на кого будет работать компания «Моделирующие Системы»?
Левченко. Росатом был, есть и будет (смеется). Атомная энергетика никуда не денется, поскольку энергетической альтернативы ей нет. Разработка тренажера для АЭС – это чрезвычайно наукоемкий процесс, это работа не для одного человека. Он требует физиков, химиков, математиков, технологов, программистов, специалистов по электронике, — всего порядка 12 направлений, объединенных одной целью. Это так же сложно, как снять полноценное кино про войну, чтобы зритель поверил в происходящее.
Корр. И оператор верит тренажеру?
Левченко. Модель энергоблока воспроизводит процесс точно так же, как его видит оператор АЭС на своем рабочем месте. Он отслеживает все мыслимые аварийные ситуации – как проектные аварии, так и запроектные аварии типа аварии на Фукусиме. Ведь основная функция оперативного персонала АЭС – перевести энергоблок в безопасное состояние, когда происходит нечто из ряда вон выходящее. Конечно, есть автоматика, но случается, что она отказывает. Как на той же Фукусиме, когда начала плавиться зона, то оперативный персонал уже ничего сделать не смог. Сейчас по следам этой аварии в тренажеры включаются и ситуации такого рода.
Корр. Нильс Бор сказал однажды, что эксперты – это люди, совершившие в своей области все возможные ошибки. Вы согласны с таким утверждением?
Левченко. Хорошо сказано. Но, наверное, все зависит от области, в которой работает эксперт. Я плохо представляю себе эксперта, который довел энергоблок АЭС до аварийной ситуации. Думаю, что эксперт – это человек, который хочет предостеречь других людей от своего горького опыта. Для этого же существуют и регламенты, правила, инструкции.
Корр. Чем еще занимается ваша компания помимо тренажеров для АЭС?
Левченко. Помимо тренажеров делаем концептуальные проекты ядерных установок специального назначения – медицинские аппараты, аппараты для электроснабжения локальных поселений, начиная от воинских баз и заканчивая целыми островами. Сейчас в мире есть большой интерес к таким разработкам. Еще на заре атомной энергетики в ФЭИ разрабатывали мобильные АЭС на вездеходах, и это до сих пор актуально. На каждом этапе развития появляются новые решения и идеи – сегодня порядка 30 разных стран заняты в этой «мобильной» сфере. Сделать такой ядерный источник технически возможно, но его нужно эксплуатировать по правилам ядерной и радиационной безопасности. Если все это учитывать и интегрировать, то получаются монстры, которые совсем не мобильны. Между тем, ядерный энергоблок, концептуальный проект которого у нас есть сейчас, построен на основе ледокольного опыта и опыта строительства атомных подводных лодок.
Корр. Чего бы хотелось в идеале?
Левченко. Иметь малогабаритную установку не более 70 тонн, которая будучи размещенной где-то на острове, давала островитянам тепло и электричество. Мощность установки 30-50 МГВт. И эта задача полностью выполнима. По времени – всего 5 лет.
Корр. А если бы к вам обратился Лаврентий Берия с просьбой создать такую установку, в какой срок вы уложились бы?
Левченко. Если бы обратился Лаврентий Павлович, то срок изготовления составил бы два года, да и то в том случае, если бы мы сильно бездельничали (смеется). И все работало бы от и до с хорошим ресурсом. Иногда удивляешься, как в те былинные времена с листа, с эскизов все шло в производство, и работало, и побеждало, и до сих пор работает. Это вопрос философии. Сегодня атомная отрасль настолько обставлена всякими ограничениями, что кажется сдвинуться куда-то вперед невозможно. В этом заслуга американцев, а мы иногда слепо копируем ненужный нам опыт.
Корр. Какой именно?
Левченко. Например, есть правила лицензирования, которые требуют абсолютно полного экспериментального подтверждения работоспособности тех или иных узлов. Но экспериментально подтвердить, что это будет работать в течение 30-60 лет невозможно – кто за это возьмется в здравом уме? Это называется научным бюрократизмом. Есть, конечно, в этих ограничениях и оправданные вещи, но много и того, что стоило бы отбросить. Сегодня появилось новое бюрократическое веяние – количество публикаций за рубежом. Теперь ученым нужно учитывать, например, индекс Хирша. Хорошо это или плохо? Человек занимается в своей области и достигает результатов, но это не значит, что никто в мире этим не занимается. Публикуясь за рубежом, мы раскрываем и передаем в чужие руки свои разработки. Это не только непатриотично, но и стоит больших денег. Основным критерием должен быть практический выход, а не научное тщеславие, и делать его обязательным критерием эффективности работы ученого глупо и расточительно. Это фундаментальная наука – она границ не имеет. Прикладная же наука – это то, что работает на экономику. Это конкурентная среда, и глупо конкурировать с кем-то, отдавая ему свои разработки.
Корр. Как же тогда быть с инновациями в этой сфере, с их продвижением?
Левченко. Да, эти работы носят характер инновационных. Но что такое инновации в таком масштабе – это большой вопрос. Много ли вы можете назвать инновационных идей или проектов? С ходу можно назвать четыре, пять от силы: гражданская атомная энергетика, интернет, сотовая связь, космос… Но все эти инновации рождены либо крупными госкорпорациями, либо военными. Нет ни одного примера, когда какая-нибудь серьезная инновация родилась в частном предприятии. Сделано в гараже — это красивые слова, не более. Масштабная реализация даже фордовского конвейера и диснеевской мультипликации невозможна была бы без участия государства. Та же знаменитая Силиконовая долина полностью создана благодаря госзаказу. Возьмем, к примеру, нейтронно-терапевтическую установку для лечения онкозаболеваний — это все-таки ядерная установка. И она не может быть изготовлена без участия государства — и по законам нашего государства, и по здравому смыслу. И когда мы говорим о стратегическом развитии города Обнинска, чем занимается Анатолий Сотников и его АИРКО, то оно невозможно без участия госсектора. Дорога должна быть двухсторонней: по одну сторону частные предприятия, по другую — госпредприятия. Те стоящие наработки, которые рождаются в гаражах, должны быть переданы на реализацию большим предприятиям. А «мелочь», которой госпредприятиям заниматься не с руки, нужно отдавать частникам. Большой НИИ не будет заниматься маленькими проектами, а частная компания может пофантазировать на эту тему. Двусторонняя дорога должна быть – для того, чтобы наш наукоград не превратился в заурядный город.
Беседовал Сергей Коротков
Фото автора